8.10

[labim]

не знаю, что сказать, мне серия понравилась в целом, хотя, в сюжете, конечно, дыры, но когда они не, так что не будем отвлекаться.))
Право выбора - это же прекрасно.
и Сэмме еще такой, - что?
- ты ведь хотел уехать.
- а, ну это да. но это когда было... ладно, я решил: пойду подумаю.
моя прелесть.))
о Бенни буду скучать, за Дина было больнее, ему я верю. а драма Сэма прошла мимо где-то по краю, даже несмотря на то, какие слова он говорил и какими глазами смотрел, а может, именно поэтому. не суть. финал закономерный, горький, печальный, необходимый. правильный.

здесь что-то типа странной фьючер коды, с уклоном в прошлое и настоящее)

Сэм теперь гладит рубашки и аккуратно причесывает волосы по утрам. Вполне прилично освоил процесс приготовления кое-каких новых блюд и, кажется, в его арсенале появилось несколько десятков неопределенных взглядов «со значением», от которых Дин замирает. С другой стороны, Сэм все так же отлично управляется с огнестрельным оружием, информационными базами окружных полицейских участков и ходит за пивом. Так что, в целом, новый уклад их жизни Дина больше, чем устраивает. По вечерам Сэм сидит рядом, большой и удобный, звякает ложкой в тарелке. Быстро нажимает кнопки на пульте, перескакивая эротический канал. В этом случае Дин пихает его коленом, говорит что-то вроде: «эй, чувак, верни обратно!», что-то вроде шуток о расписании телепередач, с пугающе превалирующим количеством документалки от Дискавери. Сэм, чуть подвигаясь, молчит и улыбается той стороной лица, которая повернута к Дину. Кто знает, может, с программами о животных или первых летательных аппаратах как-то связаны «особые» воспоминания Сэма. Они редко говорят о времени, проведенном порознь, а Дин и не настаивает. Но слушает внимательно.

Все это постепенно перекрывает реальность, в которую он с трудом вписался по возвращении. Приходилось одергивать себя, оглядываясь за спину, приходилось заново учиться пониманию, что в этом мире, где даже ангелы предают друг друга, а потом плачут кровавыми слезами, в несовершенном, многоцветном мире очень много лишних слов и мало деревьев. Сэм сказал тогда, что они, дескать, столько раз решали один за другого, проламывали лбом твердь мироздания – пора бы уже остановиться. Сказал, он не мог так дольше и что-то про собаку. Дин слушал и не понимал смысла; это как стоять по разные стороны огромного рва – сквозь завывания ветра доносятся обрывками громкие оскорбительные фразы, но ты вряд ли сможешь уяснить, в чем виноват. Чувство утраты накрыло похлеще внезапного наступления ночи в чистилище – мгновенный конец света и начало темноты – и разрослось в груди стылой дырой. Только Дин почему-то все еще помнил, кто он. Помнил, зачем он нужен здесь. Остальные забыли, так он думал, и пытался, пробовал, как мог, объяснить им. Они же словно требовали от него назвать еще одно множество причин взамен предыдущего. Дин устал говорить. От Бенни нет вестей, точнее, больше не будет, и спину по-прежнему обдает холодом. Невозможно не думать об этом, но Дин справляется. Как всегда.

Он до сих пор не понимает, почему Сэм остался, когда, казалось, должен был не глядя подхватить легкую сумку с вещами вместо промасленного оружейного рюкзака и убраться в свой теплый безопасный кокон с постоянным адресом. Дин, конечно, рад, считая такой расклад наилучшим для всех, но не понимает. Сэм всегда был самым сложным из всех людей, а также иных божьих созданий, небезразличных Дину. Возможно, это потому что Дин кормил его кашей из ложки и раскачивал в парке на качелях, пока тот заливисто хохотал, сверкая на подлёте стертыми подошвами сандалий. Возможно, дело в другом.

- Ангельско-демонское радио молчит сколько там, вторую неделю. Затишье на диване, а, Сэм? - Дин с хрустом потягивается и вышеупомянутый диван вторит скрипом проржавевших пружин.
- Можем сходить в бар, - Сэм смотрит так, будто сам мне верит в то, что говорит и пожимает плечами.
- Можем. Но поехали-ка лучше к пророку, узнаем, как дела.
- Ага, - отвечает Сэм.